! ! (13)Ты ты за что меня, Ванька?! возопил я, задыхаясь и от страшной боли, и от жгучей обиды. (14) За что-о-о?! Я ждал ваньку

(13)Ты… ты за что меня, Ванька?! – возопил я, задыхаясь и от страшной боли, и от жгучей обиды. (14)– За что-о-о?!

– (15)А ты… ты за что?! – в свою очередь закричал Ванька и вдруг размахнулся и ударил меня в лицо.

(16)Помутившись разумом, слепые в ярости, мы начали дубасить друг дружку с превеликим усердием. (17)Откуда нам было знать, что наш одноклассник незаметно, очень умело подтолкнул Жукова так, что тот угодил головой в мой подбородок в момент, когда я кинулся к товарищу.

(18)Подтолкнул и тут же скрылся, точно рассчитав свой ход: теперь и я, и Ванька были в полной уверенности, что один из нас и затеял эту драку – вот только непонятно почему. (19)Но могли ли мы, ребятишки, распалённые боем, доискиваться истины, когда война между нами началась?.. (20)Не было теперь у меня врага более лютого, чем Ванька.

(1)Я ждал своего верного дружка Ваньку Жукова, которого наш учитель задержал в классе.

(1)Я ждал своего верного дружка Ваньку Жукова, которого наш учитель задержал в классе.

(2)Уйти без Ваньки я, разумеется, не мог.

(13)Ты… ты за что меня, Ванька?! – возопил я, задыхаясь и от страшной боли, и от жгучей обиды. (14)– За что-о-о?!

– (15)А ты… ты за что?! – в свою очередь закричал Ванька и вдруг размахнулся и ударил меня в лицо.

(16)Помутившись разумом, слепые в ярости, мы начали дубасить друг дружку с превеликим усердием. (17)Откуда нам было знать, что наш одноклассник незаметно, очень умело подтолкнул Жукова так, что тот угодил головой в мой подбородок в момент, когда я кинулся к товарищу. (18)Подтолкнул и тут же скрылся, точно рассчитав свой ход: теперь и я, и Ванька были в полной уверенности, что один из нас и затеял эту драку – вот только непонятно почему. (19)Но могли ли мы, ребятишки, распалённые боем, доискиваться истины, когда война между нами началась?.. (20)Не было теперь у меня врага более лютого, чем Ванька.

(1)Я ждал своего верного дружка Ваньку Жукова, которого наш учитель задержал в классе.

(16)Помутившись разумом, слепые в ярости, мы начали дубасить друг дружку с превеликим усердием. (17)Откуда нам было знать, что наш одноклассник незаметно, очень умело подтолкнул Жукова так, что тот угодил головой в мой подбородок в момент, когда я кинулся к товарищу. (18)Подтолкнул и тут же скрылся, точно рассчитав свой ход: теперь и я, и Ванька были в полной уверенности, что один из нас и затеял эту драку – вот только непонятно почему. (19)Но могли ли мы, ребятишки, распалённые боем, доискиваться истины, когда война между нами началась?..

…(10)И вот, наконец, его лицо показалось в дверях школы. (11)Я с кличем «ура» рванулся ему навстречу. (12)И был ошеломлён, когда Ванька с ходу ударил меня в подбородок, да так сильно, что из глаз моих посыпались искры.

– (13)Ты… ты за что меня, Ванька?! – возопил я, задыхаясь и от страшной боли, и от жгучей обиды. (14)– За что-о-о?!

– (15)А ты… ты за что?! – в свою очередь закричал Ванька и вдруг размахнулся и ударил меня в лицо.

(16)Помутившись разумом, слепые в ярости, мы начали дубасить друг дружку с превеликим усердием. (17)Откуда нам было знать, что наш одноклассник незаметно, очень умело подтолкнул Жукова так, что тот угодил головой в мой подбородок в момент, когда я кинулся к товарищу. (18)Подтолкнул и тут же скрылся, точно рассчитав свой ход: теперь и я, и Ванька были в полной уверенности, что один из нас и затеял эту драку – вот только непонятно почему. (19)Но могли ли мы, ребятишки, распалённые боем, доискиваться истины, когда война между нами началась?.. (20)Не было теперь у меня врага более лютого, чем Ванька.

(21)…Всё очевиднее становились последствия нашей размолвки. (22)Что-то тесновато стало на душе. (23)Утраты и потери становились всё ощутимее. (24)Не приносили радости ни катание на коньках, на санках, ни снежки, ни поездка с отцом за дровами, ни даже пойманный заяц. (25)Всё утратило свою привлекательность без друга.

(26)От многого приходилось отказываться. (27)От многого такого, что было бесконечно дорого сердцу, что откладывается в памяти на всю жизнь тёплыми и светлыми зернами и прорастает, расцветая время от времени на лице такою же тёплой и светлой улыбкой даже в минуты совсем не светлые. (28)И хотя жажда примирения жила в нас, но она жила параллельно с чувством незаслуженной обиды, и, к сожалению, мы стеснялись отворить дверь и дать ей выход на волю…

(По М. Алексееву)

Задание 6

Замените разговорное слово «дубасить» в предложении 16 стилистически нейтральным синонимом. Напишите этот синоним

(1)Я ждал своего верного дружка Ваньку Жукова, которого наш учитель задержал в классе. (2)Уйти без Ваньки я, разумеется, не мог.

(3)Во-первых, это было бы похоже на предательство. (4)Да и всё без Ваньки не имело бы смысла: без него речка – не речка, лес – не лес, сады – не сады, да и для чего мне всё это, когда рядом не будет Ваньки Жукова! (5)Не будет его милой шепелявости, не будет и его разбойничьего свиста в четыре пальца. (6)Как ни старался, я так и не научился этому искусству, составлявшему предмет моей зависти: Ванька свистел столь пронзительно, что по всему лесу сороки срывались со своих мест и поднимали переполошный, панический крик. (7)Ванька успокаивал: «Ничего, Миш, научишься и ты». (8)Мне многое хотелось у него перенять, и я перенимал от Ваньки, радовался, если что-то получалось. (9)Даже, как он, чистил зубы тем, что жевал смолу, или вар, как звали эту вязкую, упругую массу в нашем селе.

…(10)И вот, наконец, его лицо показалось в дверях школы. (11)Я с кличем «ура» рванулся ему навстречу. (12)И был ошеломлён, когда Ванька с ходу ударил меня в подбородок, да так сильно, что из глаз моих посыпались искры.

– (13)Ты… ты за что меня, Ванька?! – возопил я, задыхаясь и от страшной боли, и от жгучей обиды. (14)– За что-о-о?!

– (15)А ты… ты за что?! – в свою очередь закричал Ванька и вдруг размахнулся и ударил меня в лицо.

(16)Помутившись разумом, слепые в ярости, мы начали дубасить друг дружку с превеликим усердием. (17)Откуда нам было знать, что наш одноклассник незаметно, очень умело подтолкнул Жукова так, что тот угодил головой в мой подбородок в момент, когда я кинулся к товарищу. (18)Подтолкнул и тут же скрылся, точно рассчитав свой ход: теперь и я, и Ванька были в полной уверенности, что один из нас и затеял эту драку – вот только непонятно почему. (19)Но могли ли мы, ребятишки, распалённые боем, доискиваться истины, когда война между нами началась?.. (20)Не было теперь у меня врага более лютого, чем Ванька.

(21)…Всё очевиднее становились последствия нашей размолвки. (22)Что-то тесновато стало на душе. (23)Утраты и потери становились всё ощутимее. (24)Не приносили радости ни катание на коньках, на санках, ни снежки, ни поездка с отцом за дровами, ни даже пойманный заяц. (25)Всё утратило свою привлекательность без друга.

(26)От многого приходилось отказываться. (27)От многого такого, что было бесконечно дорого сердцу, что откладывается в памяти на всю жизнь тёплыми и светлыми зернами и прорастает, расцветая время от времени на лице такою же тёплой и светлой улыбкой даже в минуты совсем не светлые. (28)И хотя жажда примирения жила в нас, но она жила параллельно с чувством незаслуженной обиды, и, к сожалению, мы стеснялись отворить дверь и дать ей выход на волю…

(По М. Алексееву)

Задание 7

Замените словосочетание «в дверях школы» (предложение 10), построенное на основе управления, синонимичным словосочетанием со связью согласование. Напишите получившееся словосочетание.

Задание 8

Выпишите грамматическую основу предложения 2.

Задание 9

Среди предложений 13–20 найдите предложение с обособленным нераспространённым приложением. Напишите номер этого предложения.

Задание 10 В приведённом ниже предложении из прочитанного текста пронумерованы все запятые. Выпишите цифры, обозначающие запятые при вводной конструкции.

И хотя жажда примирения жила в нас,(1) но она жила параллельно с чувством незаслуженной обиды,(2) и,(3) к сожалению,(4) мы стеснялись отворить дверь и дать ей выход на волю.

На мой взгляд, дружба – это отношения, основанные на взаимной симпатии и полном доверии. Настоящий друг искренне порадуется твоим успехам, а в трудностях протянет руку помощи. Дружеские отношения не всегда безоблачны, могут случаться и размолвки, и ссоры. Но если люди нуждаются друг в друге, они смогут простить взаимные обиды, сообща найти решение проблемы или пойти на компромисс.

Говорят, дружба – это влечение сердца. Действительно, не каждый человек может стать тебе другом, а только тот, с кем хорошо вместе. Таким другом был для героя предложенного для анализа текста Ванька Жуков. Во всём мальчик хотел походить на него, всё без Ваньки не имело для него смысла: ни лес, ни сады, ни речка. И поэтому такой тяжёлой стала для него ссора с другом.

Жизнь с её маленькими и большими радостями и забавами утратила свою привлекательность.(предложения 22-25) А ведь достаточно было поговорить, простить обиду, и дружба не превратилась бы во вражду.

Героиня повести В.Железникова «Чучело» Ленка Бессольцева была бесконечно предана своему, как ей казалось, самому близкому другу Димке Сомову. Она видела в нём рыцаря, ведь он защитил её от насмешек одноклассников, и героя, потому что отбивал у Вальки собак, которых тот сдавал на живодёрню. Ленка готова была даже взять на себя вину друга. Каким же страшным и болезненным было разочарование девочки, когда она поняла, что Димка – трус и предатель.

Дружба – это всегда испытание на верность, честность, благородство. Настоящий друг никогда не сделает больно, не предаст.

Обновлено: 2017-12-02

Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter .
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.

Спасибо за внимание.

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)

Шрифт:

100% +

Михаил Алексеев
Драчуны
роман

Внучке моей Ксении посвящаю

Мне кажется, что со временем вообще перестанут выдумывать художественные произведения… Писатели, если они будут, будут не сочинять, а только рассказывать то значительное и интересное, что им случалось наблюдать в жизни.

Л. Н. Толстой

Без зачатков положительного и прекрасного нельзя выходить человеку в жизнь из детства; без зачатков положительного и прекрасного нельзя пускать поколение в путь.

Ф. М. Достоевский

Часть первая

1

У Ивана Павловича Наумова было правило, коего он неукоснительно придерживался на протяжении всех лет своей педагогической практики: чтобы проверить учеников на сообразительность, обычно в начале последнего часа занятий он подходил к доске, записывал на ней арифметическую задачу и, повернувшись к классу, объявлял:

– Ну, так вот-с… (однажды в этом месте у Ивана Павловича вырвалось слово «господа», но учитель быстро поймал его и проглотил). – Ну, так вот-с… Кто решит пример первым, тот первым же и отправится домой. – При этом длинные, прямые, редкие и жесткие, седые усы его хитренько подергивались. Должно быть, за них да еще за крутой лоб и круглые зеленоватые глаза Иван Павлович и был прозван в какие-то донашенские еще времена Котом.

Кот, как ему и полагалось, уходил в дальний угол и, затаившись, зорко наблюдал оттуда за классом, подстерегая жертву – то есть ученика, который быстро справится с заданием и, не удержавшись, подскажет результат своему товарищу.

До революции, когда Иван Петрович обучал в трехклассной церковноприходской школе наших отцов и матерей, он поступал в таких случаях очень просто: тихо, опять же по-кошачьи, подходил к подсказчику и, ни слова не говоря, вытягивал его линейкой вдоль спины, а то и опускал это орудие на добрую головушку несчастного рыцаря.

Теперь взамен физического мудрый Кот изобрел воздействие психологическое, пожалуй, более тяжкое для нас, его питомцев. Ученик, который «решил» задачку с помощью соседа по парте, казалось бы, вопреки всякой логике, отпускался домой, а тот, который его выручил, тут же получал задачку новую, намного сложнее первой, затем еще одну, потрудней, за этой – еще и еще… много задачек – и так до тех пор, покуда весь класс не опустеет и в нем не останутся лишь двое: учитель и провинившийся ученик.

На этот раз в роли пойманной мыши оказался мой верный дружок Ванька Жуков, невыдуманный тезка известного чеховского героя. Задачка в общем-то была пустяковой даже для нас, недавно приобщившихся к учению огольцов: пятнадцать разделить на три. Я хоть и был не в самых лучших ладах с арифметикой, но в обычной, спокойной обстановке без особенных усилий одолел бы такой пример. Но тут представилась возможность отличиться и, главное, раньше срока отправиться домой – не домой, конечно, а в другие места, где тебя ожидало множество занятий куда более веселых, чем школьные уроки.

Но вот беда: когда желанная цель близка, и когда ты всей нетерпеливой душой своей устремился к ней, на тебя вдруг страшною тяжестью наваливается какое-то отупение, голова наотрез отказывается соображать, и ты, мгновенно окатившись потом, в ужасе летишь в некую пропасть.

В такой-то роковой для меня миг я и услышал горячий Ванькин шепот:

– Пять… пять!..

К восьми годам дружок мой еще не до конца избавился от шепелявости, и у него получалось не «пять», а «пячь».

И вот тут-то рука, бросившая мне спасательный круг, была поймана, что называется, с поличным. Решивший раньше всех пример Ванька был остановлен учителем на полпути к дверям. Из солидарности с товарищем задержался было и я. Однако Иван Павлович строго пресек благородные мои намерения, сказав:

– Ты, братец, иди. А Жуков останется.

– Но я же…

– Правильно. Ты же решил , ну и ступай. Марш, марш! – Длинные усы Кота ехиднейше шевельнулись. – А Жуков посидит еще. Куда ему спешить!

Удар был тщательно выверен загодя. Ученый Кот угодил в самое больное место: «спешить» и мне, и Ваньке было куда.

Сэкономленное на последнем уроке время и то, что оставалось до вечера, мы провели бы наилучшим образом. Нам ничего не стоило в один миг переплыть на долбленке узенькое местечко на Грачевой речке и очутиться в тернах, то есть в терновнике, где ягоды собраны лишь наполовину, а самые спелые, налитые сладчайшим соком предоставлены скворцам, по случаю теплой осени не торопившимся в заморские края. Надклеванные ими тернинки источают густо-красную сукровицу и, пораненные, вкусны уже выше всякой меры. Ими-то мы и собирались полакомиться в первую очередь. А во вторую – побродить по яблоневым садам, оставленным, поскольку урожай уже вывезен, хозяевами без всякого присмотра: пошарить глазами по вершинам дерев – там наверняка отыщется где одно, где два, а где и десяток либо анисовых, либо антоновских яблок, которые к этой поре необыкновенно вкусны и душисты. Яблоки эти недоступны только для взрослых, но не для нас, деревенских ребятишек. По ловкости и быстроте вскарабкиванья на деревья с нами могут сравниться разве что кошки, да и то в момент, когда их настигает собака. На огородах, обычно притулившихся к садам, можно еще захватить врасплох и морковку – она не боится легких осенних заморозков и по этой причине убирается позже других овощей. «Перестоит» ее, может быть, лишь капуста, которой небольшой морозец на пользу. Эту-то садово-огородную азбуку мы с Ванькой Жуковым знали на «отлично».

В плане нашем на тот остаток дня было и другое. На обратном пути мы намеревались заглянуть в церковь, к вечерней службе, но не для того, чтобы помолиться. Просто в такой час представлялась великолепная возможность проникнуть на колокольню, а через нее – в сообщающиеся между собой темницы, то есть чердаки под всеми пятью главами, где водилось несметное количество голубей, так что при удаче можно было прихватить парочку и унести домой, в собственную голубятню. Правда, от подобной операции у Ваньки могли еще сохраниться не самые добрые воспоминания. Прошлой осенью мы промышляли с ним таким-то вот образом и увлеклись настолько, что забыли про время, а значит, и про то, что вечерня кончилась, массивные церковные двери мой дядя Иван Морозов, служивший тут за сторожа, запер преогромным замчищем и перекрыл для нас путь через паперть. Обнаружив это, мы поначалу испугались, заскучали, но ненадолго: вспомнили, что в железной крыше одной из темниц есть слуховое оконце, через которое легко можно выбраться на крышу и по водосточной трубе спуститься на землю, перемахнуть же через ограду нам и вовсе ничего не стоило. Словом, мы успокоились и решили тогда еще немного поохотиться на молодых голубей, глупеньких, неопытных, а потому и попадавшихся в наши руки прежде всего. У меня было уже два несмышленыша, их теплые тела ворочались под рубахой, я даже слышал кожей, как часто-часто бьются их испуганные сердечки. Мне не терпелось поскорее унести добычу на свое подворье и выпустить в сарае, под покровительство старых, умных, добрых, очень гостеприимных голубей. Однако у Ваньки было на одну птицу меньше. Не мог же он отстать от меня. Да я и сам не хотел бы этого, а потому, как мог, стал помогать товарищу, выпугивая пернатых из самых потайных, дальних углов. Сняв с ноги сапог, Ванька принялся «шуровать» им по карнизам. В конце концов сапог вырвался из его руки и провалился куда-то далеко вниз, в расщелину, образовавшуюся между обшивочными досками и бревнами, составлявшими основу всего здания, – туда, значит, откуда его можно вызволить не иначе как разобрав всю церковь; мы поняли это сразу, но еще пытались как-то исправить положение, вытащить сапог и отвратить от Ваньки превеликую порку. Сапоги ведь новые, недавно купленные Ванькиным отцом, Григорием Яковлевичем Жуковым, да и то не для Ваньки, а для его старшего брата Федора, у коего Ванька едва выпросил их, чтобы хоть один разик, один-единственный, пройтись по селу и подразнить сверстников, в том числе, конечно, и меня, которому и во сне-то не могло присниться такое сокровище.

Ванька Жуков не плакса, для этого он был слишком горд, но тогда я увидел в полумраке церковного чердака, как глаза его сперва покраснели, а потом из них обильно потекли слезы, оставляя за собой на пыльных щеках две извилистые светлые дорожки. Позднее он признался мне, что не боялся отцовской выволочки (к ней он давно привык), больше всего его удручала встреча с Федькой – тот, конечно же, будет крайне огорчен, узнавши про этакую беду.

Пошарив еще немного по карнизу, порядком оцарапавшись торчавшими там и сям ржавыми гвоздями, мы выбрались на крышу, спустились, как и намечали, по водосточной трубе; молча, не глядя друг на друга, перелезли через ограду и ударились всяк своей дорогой, забыв попрощаться и, против обыкновения, не договорившись о завтрашних планах. Странно, но каждый из нас чувствовал себя виноватым перед товарищем. Ванька, похоже, оттого, что явился причиной плохой концовки счастливо начавшегося предприятия, я – оттого, что ничем не мог помочь приятелю.

В скверном расположении духа вернулся я домой, а наутро был очень удивлен, увидев возле школы Ваньку Жукова, затеявшего веселую возню с верзилой по имени Самонька. Парень этот третий год начинал свое учение в одном и том же классе, поскольку перейти в четвертый ему мешали выстроившиеся в несокрушимо строгий ряд сплошные «неуды». Видя, что Ванькиных силенок явно не хватает, чтобы сладить с Самонькой, я тотчас же подключил свои; вдвоем, хоть и не вдруг, мы все-таки уложили Самоньку на обе лопатки. «Ну, постойте, вам это так не пройдет», – пробормотал третьегодник и, отряхнувшись, подхватив валявшуюся поодаль ученическую свою сумку, нехотя побрел к школьным дверям. Мы не обратили никакого внимания на Самонькины слова. Для нас было важно, что Самонька нами повержен, а лично для меня важнее важного было то, что видел Ваньку прежним, веселым и озорным. Наверное, отцова порка неожиданно оказалась умеренной, а Федькино горе не столь уж безутешным.

Так или иначе, но, не задержи Иван Павлович Ваньку в классе, мы с ним наверняка нынешним вечерком наведались бы в церковь, прошмыгнули бы незаметно мимо глуховатого Ивана Морозова к лестнице, винтообразно взбирающейся к колокольне, и вдоволь поохотились бы за голубями.

Теперь все наши планы безнадежно рушились.

Понурившись, чувствуя себя совершенно уничтоженным, я медленно вышел на школьное крыльцо, еще медленнее спустился по ступенькам во двор; прислонившись к ограде, стал ждать Ваньку. Знал, что он теперь будет отпущен из класса последним, а потому и запасся терпением. Уйти без Ваньки я, разумеется, не мог. Во-первых, потому, что это было бы похоже на предательство. Да и само путешествие в намеченные места без Ваньки лишалось своей привлекательности, а стало быть, и смысла; без Ваньки речка – не речка, лес – не лес, сады – не сады, да и для чего мне все это, когда рядом не будет Ваньки Жукова! Не будет его милой шепелявости, не будет и его разбойничьего свиста в четыре пальца, как-то хитро положенных на язык, – как ни старался, но я так и не научился этому искусству, составлявшему предмет моей зависти: Ванька свистел столь пронзительно, что по всему лесу сороки срывались со своих мест и подымали переполошный, панический крик. Не будет и выворачивания единственного кармана, пришитого Ванькиной матерью к правой штанине, и выскребывания из уголков малой крохи самодельной махорки, похищенной Ванькой у отца, той самой, за которую приятель мой сечен был чаще всего. Любая плата, однако, ничто в сравнении с ощущением своего превосходства, когда ты на глазах восхищенного тобою товарища совсем по-взрослому ссыпаешь те табачные крохи на донышко ладони, а затем осторожно и солидно, как делает это отец, наполняешь ими «козью ножку». Закупориваешь ее, чиркаешь спичку и, чуть-чуть припалив ресницы (у Ваньки они длинные и светлые, как у теленка), начинаешь раскуривать и, демонстрируя высший пилотаж, выпускать через ноздри струйки дыма. Ванька дает и мне «курнуть разик», всего только один раз, не больше, но, видя, как я кашляю и задыхаюсь, говорит снисходительно:

«Тебе, знать, рано таким делом заниматься». Честно говоря, мне казалось, что и ему не приспело еще время заниматься этим самым делом, потому что видел, как Ванька изо всех сил пытается удержать рвущийся из груди кашель, как краснеют его белые галочьи глаза и как ему мучительно хочется скрыть все это от меня. Справившись с удушьем, пряча обильно выступившие слезы, он еще и успокаивает: «Ничего, Миш, научишься и ты».

Забегая вперед, скажу: не научился. Ни тогда, в конце двадцатых, ни в сиротские свои тридцатые, ни в сороковые, военные годы, хотя учителей по этой части было более чем достаточно. Один фронт мог сделать тебя заядлым курильщиком: иной без колебания отдавал свою пайку хлеба за крохотный «чинарик», за искуренную больше чем наполовину цигарку; ради одной затяжки мог расстаться с такой драгоценностью, каковой являлись знаменитые фронтовые сто грамм. Но и окопы не сделали меня трубкокуром. Положенную мне махорку, а позднее и папиросы, ротный старшина отдавал другим бойцам и командирам.

Мне многое хотелось перенять, и я перенимал от Ваньки. Даже, как он, чистил зубы тем, что жевал смолу, или вар, как звали эту вязкую, упругую аспидно-черную массу в нашем селе Монастырском на Саратовщине. Зубы от нее делались кипенно-белыми, как у молодого волчонка, а десны такими крепкими, что не кровоточили и тогда, когда мы разгрызали железной крепости ржаные сухари и перемалывали на зубах, точно на жернове, колючие плиты колоба1
Так в наших краях именуется жмых.

Я уже признался здесь, что более всего мне хотелось научиться у Ваньки лихому свисту. Всякую прогулку с ним в лес ли, в сады, в поля, на луга, Большие и Малые, на гумна, тоже Большие и Малые, я старался использовать, чтобы по дороге взять у товарища урок свиста. Но либо педагогические способности Ваньки были невелики, либо я оказался непонятливым учеником – не знаю, отчего, но пока что успехами своими похвалиться я не мог. Из-под моих пальцев, засунутых в рот и зажимавших там язык, вместо свиста вырывалось какое-то жалкое, отвратительное шипение. В отчаянии я мог бы, кажется, и зареветь, но Ванька и тут приходил на выручку, утешая по обыкновению: «Ничего, Миш, научишься и ты. Это Федька, братка мой, меня научил. Знаешь, как он свистит!»

Ванька, как и все мои односельчане, у многих глагольных слов в разговорной речи уворовывал букву «е», и у всех у нас получалось: «работат» вместо «работает», «гулят» вместо «гуляет», «знат» вместо «знает», ну и тому подобное.

Село наше некогда основали монахи одного из владимирских монастырей, присланные в эти глухие тогда болотные и лесные саратовские края, чтобы сеять тут коноплю, лен, собирать пчелиный мед, а по осени отправлять добычу под охраной вооруженных мужиков за тысячу верст в свой монастырь. С ними-то и докатилось к нам круглое «о», на которое больше всего опирается, как на посох, житель села, нареченного Монастырским.

Иван Павлович Наумов и его жена Мария Ивановна были родом из волостного села Баланды, остановившегося где-то на полпути к городскому чину, разговаривали не по-нашему, из гласных звуков ими подчеркивался «а», и монастырское оканье было и непривычным, и малоусладительным для их уха. Этим только и можно объяснить, почему Мария Ивановна, умная, в высшей степени сдержанная, однажды, когда я учился, кажется, уже в четвертом классе, малость «сорвалась», не вытерпела, сделала мне замечание. «Алексеев, – сказала она, чуть морщась, – не говори „корова“. Неужели ты не слышишь, как это ужасно звучит?!» Первыми среагировали на ее замечание мои уши. Они мгновенно воспламенились, и, если бы это было ночью, класс, наверно, увидел бы над моей партой два красных фонарика. И все-таки я не растерялся – звонко, чтобы слышали все, почти прокричал:

«Марья Ивановна, но будет еще ужаснее, ежели я в диктанте напишу: „карова“.

Теперь наступила очередь покрыться румянцем смущения и ее умному лицу. «Несносный», – чуть внятно сказала она и улыбнулась. Ее улыбка, тихая и светлая, всегда означавшая для нас отпущение всех наших грехов, озарила весь класс, и класс разрядился дружным, сочным, радостным смехом. «Ну, ладно. Порезвились и довольно. Вернемся к уроку.»

Хуже было с Ванькой. Как и в письменной, так и в устной своей речи он совал это «о» куда нужно и куда не нужно и, естественно, выше тройки по русскому языку никогда не подымался. Я пробовал помочь ему, но безуспешно. Учитель из меня получался такой же, как и из Ваньки, если не хуже. Он хоть кое-что, но все же сумел передать мне. Втайне я завидовал многому из того, чем располагал Ванька Жуков. Мне, например, очень не хватало Ванькиной отваги, а в условиях деревенского житья-бытья ее надобно иметь в достатке. Робких ребятишек на селе не любят и если чем и жалуют, то разве что частыми оплеухами. А с Ванькой Жуковым шутки плохи: на одну затрещину он немедленно ответит тремя, более ядреными и звонкими. При этом Ваньку не остановит и то, что его обидчик старше годами и, следовательно, покрепче и физически. В таких случаях недостаток собственных силенок Ванька вполне компенсирует смелостью и ловкостью. Нельзя сказать, чтобы из всех схваток он выходил победителем. Влетало порядком и ему, отважной головушке. Редко когда Ванькина физиономия не носила на себе свежих следов недавних горячих баталий. То, смотришь, под глазами Ванькиными синем-сине, то губа у него рассечена, то бровь, то ухо – где-нибудь, но чуть ли не постоянно бугреет сгусток запекшейся крови, как у драчливого петуха на гребешке. Допытываться у Ваньки, кто его поколотил, бессмысленно: он никогда не скажет. Либо соврет, не моргнув глазом: врезался, мол, ночью в дверную скобу или во что-нибудь еще.

Теперь я ждал, когда мой отважный товарищ появится на крыльце. По времени должен был уж появиться: прошло около полутора часов. После меня давно покинули класс и все остальные ученики. Девчонки сразу же разбегались по домам. Ребята вели себя совершенно по-иному. Они вылетали из школы пулей, точно их и вправду выстреливали оттуда. Шалые от радости, будто козлята, спущенные с привязи на волю, они с диким воплем и козлячьим мемеканием вприпрыжку проносились мимо меня и тут же, за оградой, не желая, видимо, так скоро расставаться, начинали разные игры. Одни, схватившись за руки или плотно обнявшись, мерились силой; другие, построившись в цепочку, наклонившись, ждали, когда через них будут перескакивать их товарищи, – тут затевалась чехарда; там и сям, сопровождаемые визгом и хохотом, стремительно росли кучи малы; немного поодаль быстро вычерчивали палкой линии – готовили арену для сражения в козны. Этим, последним, я завидовал в особенности и при других обстоятельствах не оказался бы в стороне, потому что одноклассники затевали самую любимую мою игру. Понуро глянув в их сторону, я успел подумать о том, что дома, в печных отдушинах, тайно от брата Леньки, у меня хранился немалый запас кознов – и больших, коровьих, и поменьше, свиных, и совсем крохотных, овечьих, тех, что назывались нами попросту лапшой. При желании я мог бы обратить их в деньги, поскольку козны имели свою цену. На одну копейку ты мог купить пять больших, бычьих; значит, на ту же копейку тебе дадут два десятка свиных или тридцать штук овечьих. Мой средний брат Ленька (я в семье был младшим) по искусству этой игры не имел себе равных, сокрушал всех подряд, кто бы ни отважился скрестить с ним оружие, то есть налитые свинцом панки, которыми разбивается кон. Целясь в него, Ленька прищуривал левый глаз и обязательно высовывал на левую же сторону кончик языка. Считалось, что это помогает ему поражать ставку с любой отметки. Немудрено, что Ленькина ученическая сумка всегда больше чем наполовину была наполнена кознами и что при случае Ленька приторговывал ими. Свой тайный запас я мог сделать только из выигрышей брата, но не из своих, потому как страсть к этой игре у меня находилась в вопиющем противоречии с умением. Тем не менее я сейчас непременно был бы среди тех, кто начинал игру. Но без Ваньки?..

«Скоро, что ли, этот презлющий Кот отпустит его?» – мои глаза вновь обратились на школьную дверь. Время от времени она открывалась и выпускала на улицу учеников старших классов. С очередной партией появился и Ванька. Я не сразу увидел его, потому что Ваньку закрывали от меня взрослые ребята. Но вот раскрасневшееся его лицо показалось впереди. Я сорвался со своего наблюдательного пункта и рванулся с кличем «ура» навстречу. И был ошеломлен, когда Ванька с ходу ударил меня головой в подбородок, да так сильно, что из глаз моих посыпались искры.

– Ты… ты за что меня, Ванька? – возопил я, задыхаясь и от страшной боли, и от жгучей обиды. – За что-о-о?! Эх, ты-и-и!..

– А ты… ты за что?! – в свою очередь, закричал Ванька, вцепившись в мой воротник. Смаргивая с длинных ресниц слезы (они выступали у него скорее от злости, чем от боли или обиды), Ванька вдруг размахнулся и ударил меня в лицо. Мне ничего не оставалось, как ответить ему тем же.

Помутившись разумом, слепые в ярости, мы, на потеху обступившим, взявшим нас в кольцо зрителям, коими оказались учащиеся старших классов, начали дубасить друг дружку со всем возможным усердием и, наверное, напоминали молодых кочетов в момент их бескомпромиссной схватки. Появившаяся на лицах кровь усугубила дело, поприбавила лютости. Мы готовы уж были к рукам подключить и наши крепкие зубы. А тут еще кто-то большой и, конечно же, очень глупый, крутясь возле дерущихся, подзадоривал, подогревал:

– Дай ему, Ванька, как следует!.. И ты, Мишка, не сдавайся! Чего красные сопли развесил?.. Под дых ему, под дых!.. Та-а-ак! Молодцы!.. А ну еще разик!.. Так… так… так!

То был Самонька, вынырнувший из-за спин других ребят, где, пригнувшись, таился до этой минуты. Откуда нам было знать, что это он, выйдя из школы и увидев впереди себя Жукова, незаметно, очень умело подтолкнул Ваньку так, что тот угодил головой прямо в мой подбородок в момент, когда я кинулся к товарищу. Подтолкнул и сейчас же скрылся, точно рассчитав свой ход: теперь и я, и Ванька были в полной уверенности, что один из нас и затеял эту драку – вот только непонятно, почему. Но могли ли мы, ребятишки, распаленные боем, выяснять что-то, доискиваться истины, когда война между нами уже началась, и когда каждый из нас если и думал о чем-либо, так только о том, как бы не оказаться побежденным?..

Как и следовало ожидать, старшеклассники недолго оставались в роли зрителей. По разным причинам для кого-то из них был ближе Ванька Жуков, а для кого-то – я. Тут вступил в действие и древний, как сама Русь, неписаный закон, сформулированный, однако, лаконично, кратко и тревожно-возбуждающе: наших бьют! Подчиняясь ему, как сигналу бедствия, мальчишки с Непочетовки, Завидовки и других близлежащих улиц и проулков взяли мою сторону, а те, что жили на другом конце села, именуемом Хутором, и в примыкавших к нему окраинных домах, вступились за Ваньку. Оставили свои веселые игры и наши одноклассники. Позабыв о сумках с учебниками и тетрадями, валявшихся где попало прямо на земле, они с воинственным кличем ворвались на поле брани и сейчас же пустили в дело свои кулаки, не разбирая поначалу, кто тут их друг, а кто враг. Теперь «красные сопли» можно было увидеть не только под моим и Ванькиным, но и под многими другими носами.

Выскочившему из школы Ивану Павловичу, а также поспешившим ему на помощь мужикам из соседних дворов и из сельского Совета не сразу удалось усмирить это воинство. Лишь после того, как к ним присоединились покинувшие церковь отец Василий и Иван Морозов – к этому часу они готовили Божий храм к вечерне, – только после этого костер был погашен. Но головешки от того костра с их едким, щиплющим глаза дымком и резким, раздражающим запахом каким-то образом переселились в мое сердце, отчего жизнь, вчера еще полная очарования и ослепительного смысла, сразу же потускнела для меня, слиняли ее краски, побледнели, и все вдруг как бы задернулось серой, нерадостной пеленой, через которую не мог пробиться ни один солнечный лучик и осветить, согреть осиротевшую, напуганную душу ребенка.

Ну а Самонька?

Увлеченный зрелищем ребячьей потасовки, он уже и забыл, что явился источником, из которого она выплеснулась и затем воспламенилась. Когда взрослым, действующим и словом, и другим, более убедительным для сельской детворы средством, удалось в конце концов утихомирить ее, Самонька тотчас заскучал и с явным сожалением побрел домой. Он был бы, пожалуй, не против, ежели б назавтра случилось нечто подобное. И не потому, что сам был злым, отпетым парнем. По своему характеру Самонька скорее принадлежал к существам простодушным и даже добрым. Дело, однако, в том, что с учением у него не ладилось и школа могла представлять для Самоньки интерес постольку, поскольку там можно поразвлечься.

Вариант № 17.

Часть 1

Прослушайте текст и выполните задание 1 на отдельном листе.

Сначала напишите номер задания, а затем – текст сжатого изложения .

Прослушайте текст и напишите сжатое изложение.

Учтите, что Вы должны передать главное содержание как каждой

микротемы, так и всего текста в целом.

Объём изложения – не менее 70 слов.

Пишите изложение аккуратно, разборчивым почерком.

Часть 2

Прочтите текст и выполните задания 2–14.

(1)Я ждал своего верного дружка Ваньку Жукова, которого наш учитель задержал в классе. (2)Уйти без Ваньки я, разумеется, не мог.
(3)Во-первых, это было бы похоже на предательство. (4)Да и всё без Ваньки не имело бы смысла: без него речка – не речка, лес – не лес, сады – не сады, да и для чего мне всё это, когда рядом не будет Ваньки Жукова! (5)Не будет его милой шепелявости, не будет и его разбойничьего свиста в четыре пальца. (6)Как ни старался, я так и не научился этому искусству, составлявшему предмет моей зависти: Ванька свистел столь пронзительно, что по всему лесу сороки срывались со своих мест и поднимали переполошный, панический крик. (7)Ванька успокаивал: «Ничего, Миш, научишься и ты». (8)Мне многое хотелось у него перенять, и я перенимал от Ваньки, радовался, если что-то получалось. (9)Даже, как он, чистил зубы тем, что жевал смолу, или вар, как звали эту вязкую, упругую массу в нашем селе.

…(10)И вот, наконец, его лицо показалось в дверях школы. (11)Я с кличем «ура» рванулся ему навстречу. (12)И был ошеломлён, когда Ванька с ходу ударил меня в подбородок, да так сильно, что из глаз моих посыпались искры.

– (13)Ты… ты за что меня, Ванька?! – возопил я, задыхаясь и от страшной боли, и от жгучей обиды. (14)– За что-о-о?!

– (15)А ты… ты за что?! – в свою очередь закричал Ванька и вдруг размахнулся и ударил меня в лицо.

(16)Помутившись разумом, слепые в ярости, мы начали дубасить друг дружку с превеликим усердием. (17)Откуда нам было знать, что наш одноклассник незаметно, очень умело подтолкнул Жукова так, что тот угодил головой в мой подбородок в момент, когда я кинулся к товарищу. (18)Подтолкнул и тут же скрылся, точно рассчитав свой ход: теперь и я, и Ванька были в полной уверенности, что один из нас и затеял эту драку – вот только непонятно почему. (19)Но могли ли мы, ребятишки, распалённые боем, доискиваться истины, когда война между нами началась?.. (20)Не было теперь у меня врага более лютого, чем Ванька.

(21)…Всё очевиднее становились последствия нашей размолвки. (22)Что-то тесновато стало на душе. (23)Утраты и потери становились всё ощутимее. (24)Не приносили радости ни катание на коньках, на санках, ни снежки, ни поездка с отцом за дровами, ни даже пойманный заяц. (25)Всё утратило свою привлекательность без друга.

(26)От многого приходилось отказываться. (27)От многого такого, что было бесконечно дорого сердцу, что откладывается в памяти на всю жизнь тёплыми и светлыми зернами и прорастает, расцветая время от времени на лице такою же тёплой и светлой улыбкой даже в минуты совсем не светлые. (28)И хотя жажда примирения жила в нас, но она жила параллельно с чувством незаслуженной обиды, и, к сожалению, мы стеснялись отворить дверь и дать ей выход на волю…

(По М. Алексееву)

Ответ: ___________________________.

4. Из предложений 13–17 выпишите слово, в котором правописание приставки зависит от глухости – звонкости последующего согласного.

Ответ: ___________________________.

5. Из предложений 18–20 выпишите слово, в котором правописание суффикса определяется правилом: «В суффиксах полных страдательных причастий, образованных от глаголов совершенного вида, пишется НН».

Ответ: ___________________________.

6. Замените разговорное слово «дубасить» в предложении 16 стилистически нейтральным синонимом .

Ответ: ___________________________.

7. Замените словосочетание «в дверях школы» (предложение 10), построенное на основе управления, синонимичным словосочетанием со связью согласование . Напишите получившееся словосочетание.

Ответ: ___________________________.

8. Выпишите грамматическую основу предложения 2 .

Ответ: ___________________________.

9. Среди предложений 13–20 найдите предложение с обособленным нераспространённым приложением . Напишите номер этого предложения.

Ответ: ___________________________.

10. В приведённом ниже предложении из прочитанного текста пронумерованы все запятые. Выпишите цифры, обозначающие запятые при вводной конструкции .

И хотя жажда примирения жила в нас, (1) но она жила параллельно с чувством незаслуженной обиды, (2) и, (3) к сожалению, (4) мы стеснялись отворить дверь и дать ей выход на волю.

Ответ: ___________________________.

11. Укажите количество грамматических основ в предложении 17.

Ответ: ___________________________.

12. В приведённом ниже предложении из прочитанного текста пронумерованы все запятые. Выпишите цифру(-ы), обозначающую(-ие) запятую(-ые) между частями сложного предложения, связанными сочинительной связью.

Мне многое хотелось у него перенять, (1) и я перенимал от Ваньки, (2) радовался, (3) если что-то получалось.

Ответ: ___________________________.

13. Среди предложений 16–19 найдите сложноподчинённое предложение с последовательным подчинением придаточных. Напишите номер этого предложения.

Ответ: ___________________________.

14. Среди предложений 6–8 найдите сложное предложение с подчинительной и бессоюзной связью между частями. Напишите номер этого предложения.

Ответ: ___________________________.

Часть 3

Используя прочитанный текст из части 2, выполните на отдельном

листе ТОЛЬКО ОДНО из заданий: 15.1, 15.2 или 15.3. Перед написанием

сочинения запишите номер выбранного задания: 15.1, 15.2 или 15.3.

15.1. Напишите сочинение-рассуждение, раскрывая смысл высказывания Е.И. Никитиной: «Знаки, как и слова, говорят, и мы их читаем вместе со словами. А иногда … даже вместо слов» .

Аргументируя свой ответ, приведите два примера из прочитанного текста.

Вы можете писать работу в научном или публицистическом стиле, раскрывая тему на лингвистическом материале. Начать сочинение Вы можете словами Е.И. Никитиной.

Работа, написанная без опоры на прочитанный текст (не по данному тексту) , не оценивается.

15.2. Напишите сочинение-рассуждение. Объясните, как Вы понимаете смысл финала текста: «И хотя жажда примирения жила в нас, но она жила параллельно с чувством незаслуженной обиды, и, к сожалению, мы стеснялись отворить дверь и дать ей выход на волю» . Приведите в сочинении два аргумента из прочитанного текста, подтверждающих Ваши рассуждения.

Приводя примеры, указывайте номера нужных предложений или применяйте цитирование.

Объём сочинения должен составлять не менее 70 слов.

Если сочинение представляет собой пересказанный или полностью переписанный исходный текст без каких бы то ни было комментариев, то такая работа оценивается нулём баллов.

Сочинение пишите аккуратно, разборчивым почерком.